Артур хотел отойти от окна — и не мог. Лица рабочих удерживали его, особенно одно лицо — Пэга Мэйсера. Артур прекрасно знал Пэга. Он знал, что это ненадёжный рабочий. Он опаздывал, по понедельникам и совсем не выходил на работу, пил. И видно было, что Пэг это сознаёт. Сознание, что он недостоин получить работу, читалось на физиономии Пэга вместе с желанием её получить, и борьба этих двух чувств вызывала нерешительность, беспокойство, которые жутко было видеть. У Пэга было такое выражение, какое бывает у собаки, которая ползёт на брюхе, чтобы получить кость.

Артур ждал, как загипнотизированный. Подходила очередь Пэга. Перед ним было принято подряд четыре человека, а каждый человек уменьшал шансы Пэга получить работу. Это тоже читалось на его лице. Наконец и он подошёл к загородке, немного задыхаясь от тяжкого волнения, от борьбы между надеждой и страхом.

Гудспет бросил только один взгляд на Пэга, один беглый взгляд, потом отвёл глаза. Кивка не последовало, он даже не дал себе труда повернуться к Петтиту, он просто посмотрел куда-то мимо Пэга. Пэга не хотели брать. Он остался за бортом. Артур видел, как шевелил губами Пэг; слов он слышать не мог, но видел, как губы все шевелились и шевелились с отчаянной мольбой. Тщетно. Пэг остался за бортом, он был в числе тех четырёхсот, которых на работу обратно не взяли. Выражение его лица, выражение всех этих четырёхсот лиц, сводило Артура с ума. Он резко отвернулся, рванулся от окна. Ему хотелось оставить на работе в своём руднике этих четыреста человек, но он не мог этого сделать. Не может, не может, будь оно всё проклято!

Он машинально уставился на календарь, на листе которого стояла дата: 15 октября 1926 года. Подошёл к календарю, со злостью оторвал листок. Нервное напряжение искало какого-то выхода. Скорее бы прошёл день!

Выйдя за ворота, Пэг Мэйсер пошёл прочь от рудника по Каупен-стрит. Он не шёл, а едва плёлся, глядя себе под ноги, немного сутулясь, ощущая на себе взгляды женщин, которые смотрели ему вслед с порогов домов на Террасах: один из четырёхсот шахтёров, не нужных более, выкинутых вон.

Он свернул в переулок, который вёл на Кей-стрит, и дошёл до своего дома.

— А Энни где? — спросил он, остановившись на пороге убого обставленной комнаты с каменным полом.

— Вышла, — отвечал отец с кровати. Старик Мэйсер, скрюченный ревматизмом, теперь уже совсем больше не вставал, а так как он всегда был человеком живым и деятельным, его нынешняя неспособность хотя бы встать с постели делала его капризным и сварливым. Его недуг вызывал постоянную боль в пояснице, и старик решил, что у него больные почки. Он клялся, что это почки, и все гроши, какие ему удавалось наскрести и сберечь, он тратил на «Почечные пилюли доктора Пауперта», патентованное шарлатанское средство, которое изготовлялось в Уайтчепеле плутократом по фамилии Лорберг, обходилось ему по одному пенни и одному фартингу коробка, а продавалось по три пенса и шесть фартингов и состояло из мыла, патоки и метиленовой синьки. От пилюль моча старого Мэйсера делалась синей, а так как в рекламе было предусмотрительно указано, что это объясняется выделением из организма вредных веществ, то старик был очень доволен. Он считал, что выздоровел бы совершенно, если бы только мог «очистить» таким образом свои почки. Но горе было в том, что он не имел возможности покупать пилюли в достаточном количестве. Реклама объясняла, что пилюли обходятся дорого, так как приготовляются из дорогих индийских трав, собираемых на склонах Гималаев в период Карма Шалия по рецепту, который покойный доктор Пауперт узнал от одного индийского мудреца.

В настоящее время у старого Мэйсера пилюль не было, и поэтому он посмотрел на Пэга сердито и с лёгкой тревогой.

— Почему ты не пошёл на рудник?

— Потому что не пошёл, — отрезал Пэг угрюмо.

— Раз ты рабочий, так и иди на работу, Пэг.

— Это я-то — рабочий? — проскрежетал Пэг. — Да я собираюсь совершить прогулку на яхте в Испанию.

У старика затряслась голова.

— Ты не можешь перестать работать на твоего старого отца, Пэг.

Пэг не отвечал. Он стоял злой, беспомощный, усталый.

— У меня уже нет пилюль, Пэг, мне надо купить пилюль.

— К чёрту твои пилюли! — сказал Пэг и, тяжело опустившись на стул, сидел, не снимая засаленной кепки, засунув руки в карманы и неподвижно глядя на вспышки пламени в большом очаге.

Энни пошла отнести работу — она шила для миссис Проктор — и попутно проводить Сэмми в школу. Она скоро вернулась.

В ту самую минуту, как она вошла и увидела погруженного в размышления Пэга, она поняла, что случилось. Издавна знакомая мучительная тревога резнула её по сердцу. Но она не сказала ничего. Сняла шляпу и пальто и принялась убирать со стола и мыть посуду.

Пэг заговорил первый.

— Я безработный, Энни, — сказал он.

— Ну, ну, как-нибудь проживём, Пэг, — отозвалась Энни, продолжая возиться с посудой.

Но позор этого увольнения продолжал глодать и мучить Пэга.

— Я для них недостаточно хорош, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Недостаточно хорош, видишь ли. Это я-то, который, когда нужно, может работать за двоих.

— Знаю, знаю, Пэг, — утешала его Энни. Она любила Пэга и остро чувствовала его обиду. — Не горюй, мальчик.

— Они хотят, чтобы я был безработным и клянчил пособие, — проворчал Пэг. — А я хочу работать. Пособие!..

Молчание. Старый отец с постели прислушивался к разговору. Весь покрываясь испариной от жалости к себе, он смотрел испуганными глазами то на сына, то на дочь и наконец вмешался:

— Надо будет тебе написать Дэви Фенвику, Энни. Теперь уж придётся принять от него помощь.

— Как-нибудь проживём, отец, — сказала Энни. Она ни за что не хотела брать деньги от Дэвида, ни за что. — Ведь мы всегда справлялись сами.

Энни решила, что она возьмёт ещё какую-нибудь работу. И этим же утром, сделав, что нужно по хозяйству, ушла из дому на поиски работы. Она хотела работать подённо по домам, но даже чёрную работу найти оказалось трудно.

Она побывала у доктора Скотта, и у миссис Армстронг. Она даже, спрятав в карман гордость, обратилась к миссис Ремедж. Но всюду потерпела неудачу. Миссис Проктор обещала дать ей ещё кое-что сшить, а миссис Лоу, жена священника с Нью-Бетель-стрит, неохотно предложила прийти в понедельник на один день стирать. Этак она сможет, по крайней мере, заработать полкроны, хотя миссис Лоу всегда платила с таким видом, точно милостыню подавала. Как ни старалась Энни, она больше никакой работы не нашла. Она делала попытки и на другой день, и в следующие, но все с тем же результатом. На труд подёнщицы в Слискэйле спрос был невелик, а больше Энни продавать было нечего.

Пэг тем временем начал хлопотать о пособии, которое выдавалось безработным. Он сначала не хотел получать этого пособия, но когда глодавшее его чувство обиды потеряло первую остроту, он отправился на Биржу труда. Рабочие в Слискэйле называли Биржу труда «Бюро». Перед «Бюро» стоял длинный хвост. В этой очереди не толкались, не спорили, как в очереди у шахты, здесь спешить было некуда. Все ожидали. Считалось само собой понятным, что если хочешь получить пособие, то надо ждать. Пэг молча стал в конце, рядом с Леном Вудсом, и Слэттери, и Ча Лимингом. Ни он, ни они не начинали разговора. Пошёл дождь, но не ливень, который дал бы им повод выругаться, а мелкий, тихо моросящий дождик. Пэг поднял воротник куртки и стоял. Стоял без мыслей в голове и ждал. Спустя пять минут пришёл Джек Риди.

Джек не сразу занял место в очереди. Он вёл себя не так, как остальные: ходил взад и вперёд мимо ожидавших, словно эта очередь приводила его в бешенство. Затем он подошёл к началу очереди, медленно расстегнул куртку и обратился к толпе с речью. Джек был братом Тома и Пата Риди, погибших в «Нептуне». Когда-то красивый и статный малый, Джек, снедаемый горем и ненавистью, превратился в худого, с впалой грудью, озлобленного человека, весьма крайних убеждений. Сначала — несчастье в шахте, потом Джек, горя желанием сразиться с кем-нибудь, пошёл сражаться на фронт, и там ему прострелили бедро. После этого он стал хромать. И сейчас Гудспет отказался принять его обратно на работу в «Нептун».