Я прошу вас, сэр, взвесить показания Фенвика о сообщениях, сделанных ему отцом, и признать, что для такого чудовищного предположения не имеется ни малейшего основания. В лучшем случае — это случайный разговор. А мы слышали показания под присягой всех ответственных служащих рудника, что ни один рабочий и ни один местный житель не выражал каких-либо опасений или хотя бы предчувствий катастрофы.

Свидетель Фенвик с достойной сожаления запальчивостью настойчиво твердил нам о своей беседе с мистером Баррасом в вечер 13 апреля. Но, сэр, какое значение человек, стоящий во главе любого рудника, придал бы столь необоснованному и дерзкому выступлению, как выступление Фенвика в тот вечер? Если бы вопрос поднят был каким-нибудь компетентным и ответственным лицом, — скажем, мистером Армстронгом, мистером Гудспетом или другим служащим, дело приняло бы совершенно иной оборот. Но приходит посторонний человек, и в самых неясных и обличающих неосведомлённость выражениях заявляет об угрозе затопления, о сырости в шахте. «Нептун», сэр, вообще мокрое место; но то количество воды, которое там было, не указывало на опасность затопления.

Словом, как мы точно установили, сэр, администрация не знала о непосредственной близости места работ к старой, залитой водой шахте. Не существовало никакой карты, ввиду отсутствия соответствующего закона до 1872 года. Вот, сэр, чем объясняется создавшееся положение. И на этом я, с вашего разрешения, закончу.

Судья. Благодарю вас, мистер Роско, за превосходное, чёткое изложение сути дела. Мистер Нэджент, желаете вы, чтобы я и вам предоставил слово?

Гарри Нэджент медленно поднялся с места.

Гарри Нэджент. Господин председатель, мне остаётся сказать немного. Я намерен в своё время поднять в Палате общин вопрос о пересмотре всего закона о копях, в которых имеется вода. Это не первый случай затопления. Были такие же случаи, после которых также ссылались на отсутствие необходимых планов, и при этом погибло множество людей. Я должен ещё раз указать на всю серьёзность данного вопроса. Если мы хотим добиться безопасности в наших рудниках, то давно пора сделать что-нибудь для этого. Всем нам известны случаи, когда владельцы копей проявляют беспечность, я даже сказал бы — нечто худшее, чем беспечность, предпринимая разработку под землёй у самого целика, если при этом в перспективе имеется добыча выгодного для них угля. Такая ненормальность неизбежно связана с системой частной собственности. Даже в благополучные годы в копях нашей страны насчитывается в среднем четыре смертных случая в день в течение круглого года в триста шестьдесят пять дней. Вы только подумайте: каждые шесть часов гибнет человек, каждые три минуты — несчастный случай. Нас здесь обвиняли в резкости. Я прошу вас понять, что меня интересует не столько результат данного единичного случая, сколько общий результат — достижение безопасности в копях. Мы вынуждены пользоваться такими случаями, как этот, в целях агитации за лучшие условия работы и более благоприятные законы, потому что только тогда, когда происходят подобные несчастья, нам уделяется некоторое внимание. Так называемый «прогресс в угольной промышленности» вместо того, чтобы принести с собой уменьшение количества смертных и несчастных случаев, увеличил количество тех и других. И мы глубоко убеждены, что до тех пор, пока будет существовать экономическая система, основанная на частном владении, люди будут гибнуть напрасно. Это всё, что я хотел сказать сейчас, сэр.

Судья (отрывисто). В таком случае мне остаётся объявить расследование законченным. Но предварительно я хотел бы выразить признательность всем, кто принял в нём участие. Я хотел бы также выразить сочувствие осиротевшим семьям, в особенности родным тех десяти человек, тела которых до сих пор не извлечены из шахты. В заключение поздравляю мистера Ричарда Барраса, проявившего геройские старания спасти погребённых внизу людей, и прошу немедленно занести в протокол, что, на основании всего здесь высказанного, он выйдет из залы суда без единого пятна на своей репутации.

По залу пронёсся шёпот, глубокий вздох облегчения. Когда судья встал, поднялся грохот стульев, взволнованное жужжание голосов. Двойные двери в глубине распахнулись, и зал быстро пустел. Когда Баррас и Артур вышли на ступени подъезда, полковник Гэскойн и другие пробрались к ним с поздравлениями. Прокричали даже негромкое «ура». Вокруг Барраса толпилось всё больше людей, жаждавших пожать ему руку. А Баррас стоял на верхней ступеньке (немного впереди Артура, все ещё мертвенно-бледного), без шляпы, слегка покраснев, выпрямив плечи. Он, казалось, не торопился скрыться от лучей света славы. Он оглядывался направо и налево и победоносно, с выражением реабилитированной добродетели, охотно пожимал каждую протянутую ему руку. Его волнение словно передалось ожидавшей снаружи толпе. Снова загремело «ура», потом в третий раз, всё громче и громче. Глубоко удовлетворённый, Баррас стал медленно спускаться по ступеням, все ещё с непокрытой головой, а за ним — Гэскойн, Линтон Роско, Бэннерман, Армстронг, Дженнингс и позади всех Артур.

Толпа почтительно расступилась перед группой столь видных людей. Баррас впереди всех зашагал через улицу; высоко подняв голову, он жадно высматривал в толпе знакомые лица, ловил льстивые приветствия, важно бросал тому или другому какое-нибудь замечание, чувствуя, что теперь настроение толпы изменилось в его пользу, в пользу человека, вышедшего из зала суда без единого пятна на репутации, человека, не замаранного грязью, которой его забрасывали; в ушах его ещё звучали последние слова судьи о «подлинно-геройских усилиях спасти погребённых в шахте».

Возвращение в «Холм» превратилось в нечто вроде триумфального шествия.

Между тем в зале суда Дэвид не двигался с места, прислушиваясь к крикам «ура», к тяжёлому топоту ног снаружи и тупо разглядывая запотевшие стены, мух, жужжавших на грязных оконных стёклах.

Но постепенно к нему возвращалось присутствие духа. Что пользы отчаиваться? Этим горю не поможешь.

Чьё-то прикосновение к его плечу заставило Дэвида медленно обернуться. Подле него в опустевшем зале стоял Гарри Нэджент.

Он сказал ласково:

— Ну, вот и кончилось всё.

— Да.

Внимательно всматриваясь в безучастное лицо Дэвида, Нэджент присел рядом с ним.

— Неужели вы ожидали чего-нибудь другого?

— Да. — Дэвид, видимо, серьёзно обдумывал то, что хотел сказать. — Да, я от суда ожидал справедливости. Я знаю, что Баррас заслуживает осуждения. Его следовало наказать. А вместо этого его восхваляют, кричат — «ура» и отпускают домой.

— Не принимайте этого так близко к сердцу.

— Не во мне тут дело. Я-то что? Со мной ничего не случилось. Но другие…

Лёгкая улыбка скользнула по губам Нэджента. Улыбка самая дружеская. За время следствия и суда он много наблюдал Дэвида и очень его полюбил.

— Мы не так уж мало сделали, — размышлял он вслух. — Теперь мы можем заставить министерство горной промышленности заняться вопросом о заброшенных, залитых водой копях. Мы много лет выжидали удобного случая. Ведь это — главное. Способны вы именно так посмотреть на всё это дело?

Дэвид поднял голову, упрямо борясь с ощущением внутренней опустошённости, с горечью поражения.

— Да, способен, — пробормотал он.

Выражение его глаз внезапно нарушило ясное спокойствие Нэджента. Он обнял Дэвида за плечи.

— Я понимаю, что вы чувствуете, мой друг, но не надо огорчаться. Вы действовали правильно. Ваши показания помогли нам больше, чем вы думаете.

— Ничем я не помог. Хотел, но не сумел. Всю жизнь я только говорил о том, что хочу что-нибудь сделать…

— И сделаете. Не упускайте только возможности. Я вас из виду терять не буду. Посмотрим, что можно сделать. А пока не вешайте носа!

Он встал и посмотрел по направлению к двери, где его ожидал Геддон, разговаривая с Джимом Дэдженом.

— Вот что, Дэвид. Приходите к шести часам на вокзал. Мы там ещё потолкуем.